Накануне подписания «антимагнитского» закона мать-одиночка из Ричмонда Мэри Уолтерс отправила свою историю усыновления ребенка из России послу в США Сергею Кисляку с просьбой передать ее Владимиру Путину. «Московские новости» публикуют письмо в полном объеме.
Его превосходительству Сергею И. Кисляку (послу РФ в США)
Как мне сказали, ваше посольство просит всех американских приемных родителей рассказать свои истории усыновления. Три дня назад, перед тем, как закон о запрете усыновления российских детей семьями из США прошел все чтения в парламенте, у меня брал интервью наш местный телеканал. Тогда я сказала репортерам: «Мы любим наших детей из России». И я действительно всегда буду гордиться моей русской дочерью. Она знает, откуда она родом, и она также горда тем, что может сказать всем вокруг: «Я родилась в России!».
Но прежде я должна рассказать вам нашу историю. Я — гордая мать-одиночка русской дочери. Моя дочь Джена родилась в Новокузнецке в 2008 году. При рождении она получила от матери наркотическую зависимость от героина, также у нее был положительный тест на гепатит С (через год, к счастью, он стал отрицательным). Джена родилась на четыре месяца раньше срока. Перед тем как попасть в детский дом, она восемь месяцев провела в больнице. Почему потребовалась так долго держать ее там, руководство больницы мне так и не сообщило. Но, как говорят специалисты из нашей клиники, вероятно, эти 8 месяцев были нужны для того, чтобы ее крохотное тельце прошло окончательную детоксикацию от наркотиков. Мы встретились с Дженой, когда ей был уже год. В апреле 2010 года, когда ей исполнилось полтора года мы стали одной семьей.
Однако наши скитания по больницам на этом не закончились. В марте 2011 года, менее чем через год после нашего совместного возвращения домой, Джене поставили диагноз «нарушение обработки сенсорной информации» (НОСИ, или SPD на англ. — «МН»). Это очень похоже на то, что бывает у детей-аутистов, хотя у нее присутствовал и не весь набор признаков: она не чувствовала свет, прикосновения, вкус, звук, изменение температуры и, что самое трудное, даже материнское объятие и болевые ощущения. Ее тело не распознавало никакую боль, так что она постоянно ранила себя, не замечая этого, и истекала кровью, даже не осознавая этого. Первый год, перед тем, как ей стали проводить восстановительную и физиотерапию, был для нас очень трудным. Но я не сдавалась. Она была моей дочерью, и я бы пересекла весь мир (и фактически так и сделала!), чтобы найти способ помочь ей. Сейчас мы также знаем, что у нее еще и тяжелый случай синдрома дефицита внимания с гиперактивностью (СДВГ) — один из самых тяжелых, какие видел престарелый невролог в нашем детском госпитале в Ричмонде. Так что она получает два вида терапии, и ее состояние улучшается.
Но при этом у нее уже есть задержки в развитии, поскольку оба ее диагноза означают, что ей сложно концентрировать внимание и обучаться любым новым навыкам,будь то раскрашивание, рисование или даже умение пользоваться горшком. Она до сих пор наблюдается у психотерапевта. Чтобы не дойти до истощения, нам также пришлось перевести ее на искусственное питание, так как ее первый диагноз и одновременно пищевая аверсия (отвращение к определенным продуктам на подсознательном уровне — «МН») не позволяют соблюдать здоровую диету. Но мне неважно, насколько это трудно. Моя любовь, моя непреодолимая любовь к этой маленькой девочке становится сильнее с каждым днем.<…>
Полный текст читайте на сайте газеты «Московские новости»
