Детская онкология и гематология в последние полтора-два десятилетия шагнула далеко вперед. О возможностях лечения злокачественных заболеваний у детей и о проблемах в этой столь важной отрасли медицины рассказал в интервью корреспонденту РИА Новости Ирине Зубковой заместитель директора по научной и лечебной работе НИИ детской онкологии и гематологии Российского онкологического научного центра имени Блохина профессор Георгий Менткевич.
— Георгий Людомирович, сколько маленьких россиян страдают онкологическими заболеваниями?
— Три с половиной тысячи приблизительно. Каждый год в России в среднем у четырнадцати детей на каждые сто тысяч выявляется злокачественное заболевание. Даже и в развитых странах мира они, несмотря на успехи в медицине, являются одной из основных причин детской смертности. Так что это очень серьезная не только медицинская, но и социальная проблема.
— Какие именно онкозаболевания чаще встречаются у детей?
— На что обратить внимание, чтобы забить тревогу как можно раньше?
— Первые признаки — слабость, вялость, бледность, утомляемость, характерные для лейкозов. И опухолевые проявления: увеличение лимфатических узлов, размеров живота, печени и селезенки, припухлость, опухоль коленных суставов, спонтанное появление синяков… В идеале, при появлении симптомов, несвойственных для ребенка, родителям имеет смысл обратиться к специалистам.
Увеличены лимфоузлы? Надо показать ребенка если не онкологу, то хотя бы педиатру. Частые носовые кровотечения? Идите к ЛОР-врачу, а если он не обнаружит дефекты слизистой, следует сдать общий анализ крови. Конечно, лимфатические узлы в большинстве случаев бывают увеличены по причинам, никак не связанным с онкозаболеваниями: хронический тонзиллит, кариес или инфекция, возможно так называемая болезнь кошачьей царапины. Но надо в любом случае ребенка понаблюдать, посмотреть на анализы, сделать, может быть, пункцию из лимфоузла. Главное — не пропустить онкологический процесс. Горько и обидно бывает, когда к нам обращаются родители с ребенком, у которого опухоль уже достигла колоссальных размеров. Вообще, запущенность онкозаболевания при первом обращении к врачу, попадание к нему уже на третьей и четвертой стадии — «фирменная карточка» России, это касается и детей, и взрослых. А у детей во многих отношениях диагностика сложнее.
— Почему?
— Тут и недостаток онкологической настороженности как у родителей, так и у врачей-педиатров, и проблемы подготовки специалистов. Во многих медицинских вузах при прохождении ординатуры по педиатрии нет курсов по детской онкологии и гематологии. А ведь детская онкология стала сложной мультидисциплинарной профессией. Постановка правильного диагноза заключается уже не только в том, чтобы, допустим, сказать: «острый лейкоз». С учетом расшифровки множества факторов формулировка диагноза занимает строчек десять, и за каждым словом — дополнительные лабораторные исследования, которые нужно провести. А от всего этого очень сильно зависит лечение и, соответственно, результат. Методики сложные, нужны хорошо обученные профессионалы. И само лечение становится всё более сложным и дорогостоящим: органосохранные операции, лапароскопическая и эндоскопическая техника, программное и компьютерное моделирование, химиотерапия нового поколения, трансплантация костного мозга, лучевая терапия. Так что нужно обучать специалистов. Не хватает, кроме всего прочего, хорошего владения английским языком, нормального доступа в интернет, современной литературы, обмена знаниями.
— Каков процент благоприятных и неблагоприятных исходов детских онкозаболеваний в России? Отличается ли он от мирового?
— Статистических данных по всей стране я привести не могу: у нас нет национального детского онкологического регистра. Мы только сейчас начинаем его создавать. Но в высокотехнологичных медицинских центрах, работающих в соответствии с мировыми стандартами, таких, как наш и еще несколько в стране, результаты нисколько не отличаются от американских. Излечиваются полностью до 85% случаев лимфобластного лейкоза и до 65% — миелобластного. Но эти результаты, наверное, сильно разнятся со средними по России. В стране очень многие больные не получают лечения европейского стандарта. Связано это и с нехваткой препаратов, и с недостаточным финансированием, и со слабым оснащением медицинскими кадрами.
При этом, если вы не очень хорошо лечите другое заболевание, патология становится хронической, а если изначально плохо лечить детскую онкологию, то пациент умирает. Степень остроты другая: пациента со злокачественной опухолью надо лечить сразу и хорошо, тогда есть шанс выздоровления. Иначе процент выживаемости снижается в два-три раза.
— Это огромная проблема. Сейчас налаживается система, чтобы пациенты приезжали к нам, устанавливали диагноз, а лечились бы в другом месте. Но только вот хирургу, чтобы хорошо оперировать какую-то патологию, нужно оперировать ее постоянно. Когда-то великий пианист Святослав Рихтер говорил, что если не позанимается день, то это чувствует он, а если месяц, то начинает чувствовать зритель. В медицине то же самое. Поскольку онкопатология у детей встречается редко, имеет смысл концентрировать пациентов в крупных учреждениях, обладающих финансовыми и технологическими возможностями.
— Достаточно ли этих возможностей для всех, хватает ли выделяемых денег?
— Конечно, не хватает. Вот, например, нам на институт в год выделяют двенадцать квот для проведения трансплантаций. Мы за полгода сделали их более тридцати. Иногда помогают спонсоры; кроме того, онкологический центр выделяет деньги из своего бюджета. Этого мало.
Онковойна: как победить, если нет финансирования?>>>
— Говорят, пора прекратить всем миром собирать деньги на помощь больным детям…
— Это выдают желаемое за действительное. Сегодня без благотворительных фондов мы не обойдемся. Другое дело, что, может быть, не стоит собирать деньги на лечение за рубежом, если многое в России могут сделать не хуже. Но государство, особенно региональные бюджеты, не в состоянии обеспечить потребности всех пациентов онкологического профиля.
— Онкозаболеваниями чаще страдают взрослые, дети составляют лишь несколько процентов от общего количества. Во «взрослой» онкологии результаты лечения значительно хуже, и успехи, достигнутые в последние десятилетия, меньше. Поэтому почти в каждой семье вам расскажут, как кто-то из родственников или знакомых погиб от рака, а вот об успешном излечении почти не говорят. Тем более, есть психологическая особенность: родители не хотят, чтобы родственники знали о диагнозе ребенка.
Я каждый день слышу по радио, что собирают деньги на лечение больного, которого в России не могут спасти, а немецкие, израильские, тайские и китайские специалисты обещают это сделать. О том, что нужны деньги на лечение детей, которым в стране «нельзя помочь», известно всем, а что 75% детей мы вылечиваем, что они путешествуют, отдыхают в международном лагере, участвуют в детских Олимпийских играх, — нет. Наши пациенты учатся, работают, рожают детей. Если бы параллельно с просьбами о сборе денег рассказывали бы и такие истории успеха, то был бы какой-то баланс. Надеюсь, что это наше с вами интервью хоть немного поможет в его достижении.
