Рак — слово, которое многие люди, наверное, стараются лишний раз не то что не произносить вслух, но и не думать о нем. Злокачественные опухоли — в числе самых главных причин смертности людей во всем мире. Президент России Владимир Путин в марте в послании Федеральному собранию заявил о необходимости реализации специальной общенациональной программы по борьбе с онкологическими заболеваниями.
О том, как к настоящему времени российские специалисты улучшили способы выявления раковых опухолей и методов их уничтожения, а также о том, кому и какие обследования надо проходить, в интервью РИА Новости на полях Петербургского международного экономического форума рассказал директор Национального медицинского исследовательского центра радиологии, член президиума Российской академии наук академик Андрей Каприн.
— Андрей Дмитриевич, сейчас часто появляются сообщения о том, что тот или иной известный человек исчез из всеобщего поля зрения, потому что заболел серьезной болезнью и проходит лечение. Не принято во всеуслышание пояснять, что у него рак. Но все догадываются, что речь идет об онкологии. И уже простые люди начинают говорить, что началась прямо-таки эпидемия рака. Так действительно ли мы имеем дело со всплеском злокачественных заболеваний?
— Рак — это многофакторная проблема. С одной стороны, врачи стали чаще выявлять злокачественные опухоли за счет более совершенных методов диагностики. Население во всем мире стало более тщательно следить за своим здоровьем и чаще проходить диспансеризации.
— Есть ли регионы, стареющее население которых будет в большей степени подвержено риску заболеть?
— Да. Это прежде всего Европа и Япония. Там стали жить дольше всего.
— А у нас в стране какова в целом статистика по выявлению случаев рака?
— Взрослых у нас заболевает примерно 600 тысяч человек в год, детей — 27 тысяч.
— Вы сказали, что появились более совершенные диагностические методы. Какие, например?
— У нас развивается лучевая диагностика. Мы выявляем, скажем, даже крошечные опухоли почек. Раньше мы обнаруживали опухоль в почке, когда ее размеры составляли три-четыре сантиметра. Теперь мы можем видеть опухоли размеров в несколько миллиметров. Это значит, что мы в ходе хирургического вмешательства сохраняем пораженный орган. У нас почти наполовину прибавилось органо-сохраняющих операций на почке. Раньше было удаление органа. Это, конечно, прекрасный прогресс.
— Но какие-то виды рака пока еще не удается так же рано обнаруживать?
— Это так. К сожалению, остается позднее выявление рака легкого, рака желудка, поджелудочной железы, нейроэндокринных опухолей.
— Многие люди зачастую откладывают поход к врачу, поскольку у них срабатывает понятный психологический тормоз: "А вдруг у меня что-то найдут, как я буду с этим жить? Пусть если найдут, то не сейчас". Что вы скажете об этом? Можно ли такое поведение отнести к фактору риска заболевания раком?
— Безусловно! Канцерофобия есть у всех людей, только она по-разному проявляется. Есть небольшой процент тех, кого страх перед раком толкает к действиям и заставляет идти проверяться. Но значительное большинство людей, увы, прячется от врачей.
— А вы сами себя к какой категории относите?
— Скажу честно: я сам боюсь идти на обследование и каждый раз по-человечески тревожусь. Но я регулярно, каждый год должен это делать. Во-первых, я возглавляю большое медицинское учреждение. Во-вторых, я должен показать своим сотрудникам пример. У нас все сотрудники проходят обследование, и я сам проверяю списки прошедших.
Я считаю, что мы должны заниматься просветительской работой, пропагандой необходимости обследований. Вы затронули ситуацию с заболевшими знаковыми личностями. На их примере мы как раз могли бы показать важность обследований.
Может быть, кто-то из них мог бы сам сказать об этом. Ведь в ранние сроки рак сейчас излечивается просто потрясающе.
— Какие обследования входят в перечень обязательных?
— В программе обследования у девушек после 21-25 лет обычно это проверка на рак шейки матки, у женщин старше — маммография, причем с так называемым двойным контролем. И ни в коем случае не ультразвук молочной железы. У мужчин после 45 лет — анализ на так называемый простатоспецифический антиген, маркер рака предстательной железы. Конечно, после 50 лет обязательны УЗИ брюшной полости, гастроскопия и колоноскопия.
Обязательно надо наблюдаться тем, у кого в роду были наследственные случаи рака. Таких людей, потенциальных больных, надо даже выделять в отдельную группу. К отдельной группе надо относить и лиц, работающих на том или ином производстве, связанном с риском возникновения рака определенного типа. Это совершенно иная группа. Наблюдаться надо молодым людям, зараженным вирусом папилломы человека и потому имеющим риск заболевания раком слизистых оболочек. В целом, все такие группы должны попадать под жесткий контроль онкологов.
— Есть ли у онкологов знание того, какие подходы в терапии позволили бы наиболее успешно лечить от рака?
— Это обширный и интересный вопрос. Конечно, в арсенале врачей должны быть все методы — хирургия, лучевая терапия, иммунотерапия.
Но дело в том, что любая опухоль разнообразна в том смысле, что у каждой опухоли есть свой генетический "портрет". Это самое важное, что надо понимать. И потому программа лечения должна быть индивидуализирована. Тут очень много работы.
Сейчас речь идет о том, чтобы создавать модели для проверки действия того или иного химического препарата на конкретную опухоль. Изучать геномику, протеомику — белковый профиль опухоли. Пока это крайне сложно сделать. Но зато, получив такое знание, мы сможем гораздо грамотнее лечить пациента.
— То есть просматривается понимание, что у каждого человека свой особенный рак, с которым надо справляться индивидуально.
— Абсолютно верно! Такое понимание уже есть. И мы, например, сейчас у себя в институте при поддержке министерства здравоохранения разрабатываем очень интересную систему — мы берем живые опухолевые клетки и помещаем их в специальные чипы, в котором создаются условия их функционирования, максимально приближенные к условиям в организме человека. Тем самым мы можем смоделировать размножение и метастазирование опухолевых клеток, изучить их чувствительность к лекарственным препаратам, чтобы понять, как максимально эффективно воздействовать на эти клетки в организме пациента.
Это сугубо индивидуальная терапия. С ее помощью мы сможем понять, когда у опухоли наступит устойчивость, как говорят врачи — резистентность к той или иной линии химиотерапии. И мы сможем назначить индивидуализированную, максимально эффективную для данного пациента лекарственную терапию.
Нужно отметить, что сегодня министерство здравоохранения России, та научная и творческая команда сотрудников Минздрава, которую собрала вокруг себя министр Вероника Игоревна Скворцова, уделяет очень большое внимание развитию в стране биомедицины и оказывает очень серьезную поддержку научным исследованиям в области молекулярной биологии и клеточной медицины, которые проводятся в научно-исследовательских институтах, в том числе в нашем Центре.
— Есть ведь еще и такое направление, как ядерная медицина. И вы не так давно получили премию правительства России за свою совместную со специалистами атомной отрасли работу по внедрению в практику брахитерапии рака предстательной железы — метода лечения с помощью микроисточников, содержащих радиоактивный изотоп. Как идет этот проект?
— Как медик я могу сказать, что он идет успешно. Наши микроисточники с йодом-125 доказали свою конкурентоспособность по сравнению с зарубежными источниками. Более того, мы сейчас начали и будем делать брахитерапию с помощью йода-125 неоперабельных опухолей поджелудочной железы и печени.
Как организатора, меня расстраивает то, что у нас, к сожалению, нет таких маркетинговых условий, с помощью которых мы могли бы "победить" немецкие микроисточники. Их маркетинг настолько силен, ведется работа против наших источников, создаются утверждения, что они якобы недостаточно чисты. И это несмотря на то, что мы прошли международную сертификацию. Расстраивает и то, что мы не можем продавать наши источники на нашем собственном внутреннем рынке. Но это другая история.
Но радует то, что у нас появилась возможность маневрировать нашими микроисточниками в смысле расширения локализации их применения в организме. Раньше это считалось нецелевым использованием средств. А сейчас это стало возможным благодаря появлению так называемого протокола клинической апробации, который оплачивает Минздрав.
У нас есть еще идеи по использованию радиоизотопа иттрия-90 для лечения рака печени. Мы сейчас над этим работаем с Физико-энергетическим институтом Росатома. Очень интересны работы с радием для лечения костных метастазов. Нам обязательно надо сделать свой отечественный препарат на основе радия.
— А облучательные установки, как с ними у нас в стране обстоят дела?
— Сейчас нам, конечно, надо заниматься изготовлением своей "тяжелой" техники, линейных ускорителей частиц. Я только что был в Институте электрофизической аппаратуры, НИИЭФА, это тоже Росатом. Надо размораживать проекты по нашим отечественным ускорителям на 6 мегаэлектронвольт. Когда-то они были, но было принято решение, что нам этого не нужно. В итоге врачам сейчас по всей стране не хватает примерно трехстот таких машин. Должна быть своя полная линейка — ускорители и гамма-установки. У нас есть неплохая физическая школа в области ускорителей. И ее надо сохранить.
— Итак, методы диагностики становятся совершеннее. Более "прицельной" получается терапия. Так когда же слово "рак" наконец перестанет быть синонимом фатального исхода?
— Отвечу так: мы пока не выиграли эту битву, но мы уже находимся на переломе в ней в нашу пользу.
